На сей раз Криденс воспринял нежелание Гриндевальда видеть его в поле своего зрения слишком близко к сердцу: закрывшись в своей комнате, он не спустился вниз ни через час, ни через два, ни когда наступило время ужинать. Какой-то эльф неизбежно постучался в дверь, робко приглашая его в столовую, но Криденс велел ему уходить - слишком хорошо он помнил взгляд, которым наградил его Гриндевальд в кабинете. Он сидел совсем тихо, не взяв даже недочитанных книг из библиотеки: только лежал поверх покрывала, задумавшись и свернувшись в позе эмбриона, или бесцельно болтался у окна, рассматривая тетраду восстановленных фонтанов. Теперь, когда вспышка его разрушительной ярости была позади, он наконец-то мог по достоинству оценить архитектурную ценность Цвингера: здание было не только огромным, но и очень красивым - даже более красивым, чем Вулворт-билдинг, в своё время поразившее Криденса своими размерами. Возникло даже желание пробраться наружу и немного погулять по вымощенным дорожкам, но Криденс, конечно же, не пробрался и не погулял. Удивительно, как готовность совершить покушение на убийство сочеталась в нём с полной неспособностью ослушаться в мелочах.
Но в одиночестве, в которое он добровольно заключил себя, рождалось слишком много вопросов. Раздумывая над тем, какую опасность на самом деле представляла ребёнку встреча с таким, как он, Криденс чувствовал себя просто ужасно: раз за разом в красках представлял, как теряет такую непрочную ниточку контроля, раз за разом во всех деталях видел уже бездыханное тело единственного существа, что было безвозмездно добро к нему. Обскур клубился под самым потолком чёрными щупальцами, словно рой ядовитых пауков, пока Криденс мерил шагами комнату. По мере того, как неумолимо темнело за окном, думать об этом становилось всё невыносимее. Криденс зажёг один из светильников - после керосинок, что они использовали в церкви, трудновато было свыкнуться даже с этим, - но ожидаемого облегчения это не принесло. Пятнадцать минут спустя он уже был не в состоянии выносить эту пытку - она сведёт его с ума раньше, чем встанет с рассветом солнце.
Он должен был найти того, кто поможет ему.
И Криденс нашёл его в гостиной - заметил проблеск огня в камине, пока крался по коридору, а после и человеческую тень. Остановившись у дверного проёма, он очень осторожно заглянул внутрь - словно смотреть на Гриндевальда ему тоже не разрешалось, и приходилось делать это тайком. В тишине, нарушаемой лишь лёгким потрескиванием, волшебник сидел к нему спиной, и тёплый свет пламени ложился на его волосы, делая их рыжеватыми. Криденс сделал шаг вперёд, и шум от этого маленького шага прогремел в его голове раскатом грома. Он остановился, буквально задержал дыхание и стал выжидать, наивно полагая, что Гриндевальд ничего не услышал. Мужества, чтобы войти и заговорить, в нём не оказалось: Криденс стоял и стоял, с ужасом чувствуя, как внимательные пары глаз на картинах изучают его с головы до пят.
- Вы сердитесь на меня? - спросил он едва слышно, почти не различая собственного голоса. Даже наконец заговорив, Криденс всё ещё оставался позади. Как он сможет - и сможет ли когда-нибудь - посмотреть в лицо Гриндевальда, Криденс не знал. Что он будет делать, если вновь увидит в нём то выражение?
Опустив глаза в пол, Криденс нервно теребил пальцами пустые шлёвки на брюках. Ремня на нём не было. Снял ещё перед тем, как выйти из комнаты, и сунул подальше в шкаф - сам не зная, зачем. На каком-то инстинктивном, не совсем подвластном здравому смыслу уровню боялся наказания. Он уже лишил себя ужина - весьма демонстративно, стоит признаться. Часть его хотела надеяться, что Гриндевальду каким-то образом стало об этом известно - и, конечно же, ему вдруг окажется не плевать на это - и тогда этого наказания будет достаточно. Его желудок, успевший привыкнуть к хорошему питанию, неприятно ныл от голода, но это была глупая, пустяковая боль, которую Криденс мог без труда пережить. Гораздо сильнее его терзало другое. Криденсу безумно хотелось поговорить: это читалось и в том, как напряжённо и нетерпеливо он держался, и в тоне его вечно тихого голоса. Больше всего он боялся услышать "да" - услышать и вернуться в свою комнату, полную кошмаров из его головы. Лучше бы Гриндевальд его оскорбил, лучше бы избил - что угодно, лишь бы не это.

Отредактировано Credence Barebone (2018-06-27 09:53:43)

Гриндевальд ответил не сразу - Криденс был готов поклясться именами всех святых, что тот молчал целую вечность, прежде чем наконец-то откликнуться на тихий зов. Игнорируя сосущее чувство голода, он ещё какое-то время продолжал неподвижно стоять с низко повешенной головой - кажется, даже зажмурился из-за нерационального страха встретиться с мужчиной глазами. Мистер Гриндевальд волнуется за него? Криденс моргнул и недоверчиво посмотрел на него исподлобья, зацепившись взглядом за поднесённый к губам стакан. Жидкость, плавающая в нём, показалась ему огненной из-за ослепительных бликов камина. Его всего как-то встряхнуло, и, сбросив оцепенение, он сделал ещё несколько движений навстречу, вышагивая из сумрака коридора поближе к пламени - как мотылёк.
- Я подумал... - начал было он, но, застопорившись на середине фразы, тут же кончил. Замявшись, Криденс забегал глазами по обстановке, словно какая-нибудь деталь интерьера могла подсказать ему правильный ответ - и словно в их разговоре вообще существовали правильные и неправильные ответы, за которые, как и за всё другое, его могли жестоко покарать. Помолчав с минуту, Криденс будто бы попытался угадать верные слова: - Я помешал вам сегодня. Простите. Я не должен был, сэр, я это нечаянно.
Его мать была бы в бешенстве, если бы он ворвался в салемскую церковь посреди собрания - делая выводы, Криденс всегда исходил из своего мизерного жизненного опыта. Конечно, мистер Гриндевальд не был таким, как его мать, однако годился Криденсу в отцы и, покуда Криденс жил в его доме на почти что птичьих правах, имел над ним кое-какую власть. Он чувствовал бы себя гораздо проще, существуй в Цвингере чётко озвученные правила, которым он мог бы беспрекословно следовать, распиши ему кто-нибудь список однозначных "можно" и "нельзя", которыми Криденс мог бы руководствоваться, принимая решения. Тогда не приходилось бы самому изучать границы дозволенного, каждый раз боясь чуть-чуть перешагнуть за линию. Вряд ли Гриндевальд станет его бить, но... Криденс не хотел вновь оказаться грязью под чужими ногтями, вычищая клетки с цирковыми животными и разделывая кроличье мясо для львов. Как долго Гриндевальд будет нуждаться в нём? А что случится, когда перестанет? Этого Криденс по-прежнему не знал.
Криденс помедлил ещё немножко, прежде чем присесть на край широкого дивана. Вжавшись боком в подлокотник, он стиснул колени и старался занимать как можно меньше места. И сидеть как можно дальше. Он ещё не вполне привык ни к Гриндевальду, ни к его новому облику. Криденс избегал оставаться с ним наедине с тех самых пор, как впервые оказался в Цвингере пару дней назад - а всё же оказываясь, терялся и чувствовал себя крайне неуютно. Гриндевальд, казалось, никогда не бывал напряжён - Криденс же чувствовал себя оголённым клубком нервов. Потряси его кто-нибудь за плечо, и он бы, наверное, тут же впал в слезливую истерику.
От огня в камине исходило приятное, удивительным образом убаюкивающее тепло. Криденс слегка вытянул правую ногу, надеясь погреться, и засмотрелся на пляшущие в огне искорки - в его чёрных зрачках, почти сливающихся с радужкой, те отражались ярко-красными точечками.
- Можно мне у вас кое-что спросить? - не выдержал Криденс, поняв, что никто не собирается вновь отсылать его наверх. Гриндевальд был готов его выслушать - оставалось только сказать. - Только не лгите мне. Может быть, я сейчас и не пойму, что вы обманываете, но когда-нибудь обязательно узнаю. И тогда вы пожалеете. Отвечайте мне честно, и тогда я тоже не буду вам врать, мистер Гриндевальд. - Едва справляясь с языком от волнения, Криденс, тем не менее, на одном дыхании выпалил свою серьёзную и даже складную речь. Подготавливал её с того самого момента, как закрыл дверь комнаты наверху. Щурясь от света в камине, Криденс осторожно добавил: - Если хотите, то тоже можете спросить что-нибудь обо мне, только вы и так про меня всё знаете. Я обскур и убийца без дома и без семьи.
Последние слова Криденс почти что выплюнул: лицо его на секунду-другую приобрело злое выражение, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуть ему прежнюю мягкость. Его грехопадение они уже успели обсудить - пусть и не в полной мере.

Отредактировано Credence Barebone (2018-06-27 14:31:46)

По ходу разговора Криденс стал бросать на Гриндевальда быстрые, исполненные тёмного любопытства взгляды: секунда, чтобы взглянуть на прокручивающийся в воздухе бокал с чем-то, что, как Криденс подозревал, совсем не было чаем; секунда, чтобы оценить принятую позу, другая - чтобы зацепиться за положение белёсых бровей на лице. Неисчислимое множество крошечных деталей из которых можно было попробовать нарисовать полный портрет. За время жизни в приёмной семье Криденс научился предвещать бурю задолго до того, как она грянет - иногда стоило молчать и не высовываться вовсе, нежели чем нарваться на чужой гнев. Однако Гриндевальд не выглядел злым. Может быть, самую малость уставшим, но точно не злым. От Гриндевальда веяло спокойствием и расслабленностью, даже чем-то, что Криденс рискнул расценить как заинтригованность, но вот гневом - нисколько. Его расположенность к беседе наконец помогла Криденсу вдохнуть посвободнее: перестав зажиматься и стискивать колени, он положил руку на подлокотник и отчасти сознательно, отчасти нет, скопировал позу мужчины. Получилось так себе - всё ёрзал, как на иголках, время от времени чуточку меняя то положение рук, то головы, то ног. Осматривался по сторонам, словно находился в клетке с диким зверем.
Хотя, если так посмотреть, это кто ещё из них двоих тут дикий зверь.
"Не так ли?" Вздрогнув, Криденс смог лишь часто-часто, не совсем нормально закивать. Да, господи правый, да! Слова Гриндевальда, попавшие точно в цель, вновь растеребили в Криденсе то, чего он так боялся. Контролировать обскура стало тяжелее - мучительно тяжело с тех пор, как он впервые убил человека, и почти невозможно - с тех пор, как вновь выпустил его на волю в Цвингере. Что-то надломилось в нём в тот момент, как мёртвое тело Генри Шоу Младшего рухнуло на деревянную сцену, и безвозвратно сломалось после смерти матери. Если он и был чудовищем, то он стал им, а не родился - это Криденс знал точно. Он знал, что был таким не всегда, и смутно помнил дни, когда сжирающий магию и жизни паразит ещё не начал расти в его теле. В конце концов, он не убивал каждого, кто когда-либо толкнул его на улице - иначе список его жертв возрос бы многократно. Он стерпел многие годы побоев, прежде чем чаша терпения оказалась переполненной.
О, Криденс прекрасно знал, как задавить в себе рвущуюся наружу, чистую, как сама магия, ненависть. Но сейчас... Хотелось бы ему сказать, что он не попытается убить любого, даже Гриндевальда, если тот вдруг причинит ему страшную боль, вот только в глубине души знал, что ничего подобного обещать не может - даже самому себе.
Может быть, раньше он просто боялся попасть в ад.
- Иногда я могу это контролировать, - туманно заключил он, - а иногда нет. Иногда оно появляется, когда мне плохо, или когда мне снится что-нибудь страшное. А иногда просто потому, что я этого хочу. Раньше я не давал этому выбраться, потому что боялся, что ма узнает. - Криденс вздохнул, всхлипнул почти, будто готовый заплакать, но глаза у него оставались пугающе сухими. Он повернулся к Гриндевальду, наверное, впервые за вечер не пряча глаз, и договорил дрожащим голосом с упрёком: - Вы не понимаете. Если бы она узнала, то забила бы меня до смерти. Дьявольское отродье, вот кем бы она меня посчитала. Я и сам так думал, пока не встретил ми... вас.
Обида, боль, все невысказанные когда-то слова полились из Криденса одним мощным, смывающим всё на своём пути потоком. Ни в семье, ни в цирке, нигде никогда не было человека, с которым Криденс мог бы поделиться всем, что с каждым днём разъедало его всё сильнее. А теперь Криденс нашёл его. Возможно, угрожать Гриндевальду действительно не стоило - не слишком-то вежливо. Вот только других способов защитить себя Криденс пока не знал.
- Тогда, когда вы... Когда вы сказали, что я вам больше не нужен, - продолжил Криденс, отваживаясь наконец задать главный вопрос. Он сделал паузу, будто сглатывал что-то в горле, показывая, как тяжело ему даются не только эти слова, но и воспоминания, к которым они ведут. - Сказали, что я сквиб. Что у меня нет способностей. Но я уже читал кое-что про сквибов, и я знаю, что я - не такой. Если обскур питается магией, значит, и сам он - тоже магия, - он заговорил медленнее, вдумчивее, старательно выстраивая логическую цепочку в своей голове, - а тогда получается, что я тоже маг. Вы можете научить меня быть таким магом, как... - Криденс хотел сказать "все", а с языка почему-то сорвалось совсем другое: - вы?

Отредактировано Credence Barebone (2018-06-27 18:27:09)

Голова Криденса закружилась от всей этой новой информации, словно от ликёра. Он ничего тогда толком не почувствовал: ни страха, ни боли разочарования, ничего такого. Пусто. Его глупым детским мечтам о волшебстве было суждено вновь разбиться на его глазах, треснуть, словно хрупким стёклышкам, без малейшего шанса на восстановления - такое не исправишь простым "Репаро". Криденс вспомнил, как листал учебники в цвингерской библиотеке прошлым вечером, как пытался - хотя бы без палочки - произнести вслух какое-нибудь из описанных в старых томах заклинаний. Ничего, конечно же, не происходило - чепухой было даже полагать, что что-то может произойти. Задавая свой вопрос Гриндевальду, Криденс малодушно страшился услышать безапелляционное "нет". Что же, вот он услышал его. А боли не было. Наверное, подумал Криденс, боль придёт позже. Когда он ляжет спать в своей постели или откроет глаза завтрашним утром. Она всегда приходит так: резко, неожиданно, тогда, когда ты не ждёшь - чтобы опрокинуть тебя на лопатки. Выяснилось, что невозможно подготовить себя к страданиям.
По крайней мере, Гриндевальд говорил ему правду. Криденс предпочёл бы её той сладкой лжи, которой уже был сыт по самое горло.
Глаза его - невозможные, тёмные глаза с редкими проблесками пламени - смотрели на Гриндевальда неотрывно. Криденс хотел и не мог отвести их прочь. Может быть, это были какие-нибудь чары? Мама рассказывала ему много страшных сказок о злых ведьмах и хитроумных колдунах, гипнотизирующих тебя своим взглядом и уводящих в такие части леса, из которых ты уже никогда не вернёшься домой. Но у Криденса больше не было дома, в который он мог бы вернуться. Он уже был там, где должен был быть. Криденс вдруг понял это с поразительной ясностью: даже если "лес" Гриндевальда и был населён кровожадными чудовищами, ему среди них было самое место. Вдали от своего родного города, вдали от цирковой труппы, вдали ото всех - в компании такого же преступника и убийцы, каким был он сам.
Криденсу нравилось получать ответы на терзающие его вопросы, даже если в долгосрочной перспективе они нанесут раны его душе. Он хотел спросить у Гриндевальда ещё миллион вещей, но тот вдруг поднялся на ноги и обошёл диван по кругу. Криденс сидел, как прикованный - каждый его нерв загорелся огнём более жарким, чем пламя в камине; каждый новый вдох трепетал в его горле, вырываясь наружу судорожным полу-всхлипом. Гриндевальд был слишком близко, его хриплый голос был слишком вкрадчив, слишком быстро, слишком рядом, слишком много. Криденс боялся, что тот услышит, как колотится сквозь рёбра его больное сердце, и рассмеётся над ним. Глупый, не умеющий себя контролировать мальчик, каким-то чудом доживший до своих двадцати - вот кем он был на самом деле. Подняв подбородок, Криденс смотрел на волшебника широко раскрытыми глазами - последние слова Гриндевальда вселили в него некое подобие надежды. Только он. Только Гриндевальд поможет ему. Криденс полностью осознал и принял свой выбор.
- Пожалуйста, сэр, научите меня, - запросил он, не замечая, как голос его, поддавшись постороннему влиянию, тоже сошёл на шёпот. Криденс боялся обскура до помутнения рассудка. Но не был готов расстаться с ним, если обскур - его единственная связь с миром магии. - Научите меня, как использовать это. Я не хочу возвращаться к своей прошлой жизни, мистер Гриндевальд.
Не разрывая зрительного контакта, словно весь окружающий мир держался лишь на нём одном, Криденс слегка потянулся к нему поближе. Ему хотелось найти убежище и ласку, и одновременно - убежать далеко-далеко и спрятаться. "Убежать" вдруг заполнило его сознание, став единственной звенящей в голове мыслью, но ни тело, ни ватные ноги не согласились ей подчиниться. Как кролик, впавший в транс перед удавом, Криденс больше не мог сдвинуться с места. Оторвав от подлокотника руку, он, нерешительно поколебавшись, схватился пальцами за расстёгнутый жилет волшебника - словно испугался вдруг, что пол под ним разверзнется, и оба они рухнут в чёрную пропасть. Шрамов на его руках больше не было - только грубоватые мозоли, появившиеся после долгого физического труда. Криденс вцепился в чужую одежду до побелевших костяшек, до натянувшихся жилок - не оторвать, даже если очень постараешься. Так хватаются за любую опору в страхе перед смертью.
- Я буду делать всё, что вы скажете, - прошептал Криденс одними губами, переживая, что волшебник не поверит его искреннему рвению учиться. Он не мог упустить свой последний шанс на нормальную жизнь. Чувствуя, как дрожат крылья носа от рваных вдохов, Криденс самоотверженно забормотал: - Буду очень стараться. Заниматься. Столько, сколько нужно. Я обещаю.

Отредактировано Credence Barebone (2018-06-27 22:31:12)

Криденс рассматривал лицо Гриндевальда, словно впервые видел: отмечал про себя каждую линию черепа, каждую морщинку, каждую складочку у губ. В каком-то смысле, это действительно было так - Криденс почти никогда не позволял себе в открытую смотреть на мужчину, и никогда не был так близко к нему, чтобы суметь уловить очертания собственного отражения в его разноцветных глазах. Огонь, разгорающийся за спиной Гриндевальда, выхватывал из полумрака очертания его фигуры и отбрасывал на Криденса длинную тень. Он слышал, как трещит камин; слышал так же громко и живо, как размеренное дыхание Гриндевальда где-то над своей головой. Хотелось верить ему каждой клеточкой. Отдать другому, более сильному и опытному человеку поводья своей жизни взамен на обещание лучшего будущего - Криденс вдруг явственно почувствовал, что не имеет ничего принципиально против этого. Новый образ Гриндевальда, который Криденс встретил в дрезденском Цвингере, смешивался с противоречивыми воспоминаниями о Нью-Йорке и приобретал уже знакомые очертания: небезразличный к нему, щедрый, всезнающий и всегда правый волшебник, способный дать ответ на любой, самый заковыристый вопрос. Нет ничего, что Гриндевальд бы не знал. Ничего, в чём Гриндевальд не мог бы помочь ему. Ничего, от чего Гриндевальд не смог бы его защитить.
Сердце Криденса пропустило удар, когда чужие руки мягко, но уверенно легли поверх его. Послушно сложив руки на коленях, он стиснул в пальцах грубую ткань брюк и заборолся с невесть откуда взявшимся желанием перевернуть ладони и тесно сплести их с мужскими. Криденс рвался к прикосновениям, что не доставляли боли, всем своим существом; нуждался в них, как иные - в ежедневной дозе опиума. Никто очень давно не прикасался к нему без лишней нужды, и ещё дольше - не касался его, чтобы приласкать и утешить. Криденс буквально тянулся к чему-то, что казалось ему смутным проявлением привязанности и дружбы - тех единственных их нездоровых форм, которых он заслуживал и рассчитывал получить в своей жизни. Его голова слегка наклонилась, соприкасаясь виском с предплечьем Гриндевальда, и Криденс замер, напрягся всем телом, чтобы не сорваться и не потереться о него щекой, как побитое жестокими людьми животное. Неизвестно, кто из них жаждал заполучить другого сильнее.
Он посмотрел в сторону, жадно вслушиваясь в долгожданные слова Гриндевальда. Языки пламени тускло освещали огромные, наверное, с половину его роста портреты незнакомых волшебников и волшебниц. Их мёртвые глаза, медленно переползающие следом за тобой, способны были напугать Криденса даже при свете дня; сейчас же, сокрытые тенями, глазницы их напоминали чёрные впадины и внушали Криденсу тихий, какой-то совершенно первобытный ужас. Он смотрел на них какое-то время, долго, внимательно, пока не заболели глаза - ждал, что тени на полотнах заклубятся и зашевелятся, становясь гуще, больше, опаснее, становясь его частью, превращаясь в обскура. Но ничего не происходило. Тени в доме Гриндевальда были лишь тенями, и ничем больше. Криденс ткнулся в него лбом и, закрыв глаза, больше не хотел их открывать.
Последние фразы Гриндевальда Криденс не понял, или понял не до конца.
- Отомстить? - отупело переспросил он, словно у слова этого было и какое-то другое, неизвестное ему значение. Голос его оказался чуть приглушён из-за того неудобного положения, что Криденс избрал себе. - Что вы... Вы хотите, чтобы я убил?
Наверное, это предположение должно было поселить в душе Криденса куда больше сомнений. Он воспринял это слишком легко и вновь подумал о том, каким ужасным, каким отвратительным и самовлюблённым человеком он был, раз чувствовал себя спокойно лишь в компании темнейшего мага двадцатого столетия. Криденс не хотел становиться злом, которого так боялся. Но он станет, если это гарантирует Криденсу то, что волшебный и не-магический миры перестанут игнорировать ту боль, которую причинили ему - и продолжают причинять.

Отредактировано Credence Barebone (2018-06-28 19:05:27)